ФИЛАРЕТ ВЕЛИКИЙ. О жизни и проповеднических трудах святителя Филарета (Дроздова)

Сын священника города Коломны, будущий святитель Филарет (Дроздов; 1782–1867), митрополит Московский и Коломенский, получил традиционное образование в Троицкой семинарии и, как талантливейший семинарист, был оставлен там «учителем поэзии», пользуясь уже тогда особым – и вполне заслуженным – покровительством митрополита Московского Платона.

В 1809 году Филарета назначили профессором богословия в Санкт-Петербургской духовной академии, а вскоре и ее ректором (1812–1819). В 1817 году он был возведен в сан епископа Ревельского, в 1819 году – назначен управлять Тверской архиепископией, с введением в состав членов Святейшего Синода. В 1820 году его перевели в Ярославль, а уже на следующий год – в Москву.

Еще в бытность Филарета ректором Петербургской академии здесь, под его руководством, стало наконец возможным решить давнюю и важнейшую задачу национальной богословской науки – подготовить первый перевод на современный русский язык книг Нового Завета и Псалтыри, что и было осуществлено в период 1815–1822 годов[1]. Вскоре же переводы эти начали издаваться Российским Библейским обществом. Самые первые русскоязычные издания Нового Завета печатались с параллельным традиционным славянским текстом, но уже в 1823 году Новый Завет был издан на одном лишь русском языке. Слово Божие становилось всё доступнее россиянам и всё шире входило в духовную жизнь нации. С 1820 года начали переводить и Ветхий Завет, причем книгу Бытия перевел сам владыка Филарет.

Уже в личном его покровительстве подобной переводческой деятельности сказалась удивительная отзывчивость владыки на реальные требования дня: насущная необходимость более полного и точного знания евангельского текста самыми широкими слоями русского общества весьма ощущалась в те годы – особенно в связи с начавшимся постепенным проникновением в Россию безрелигиозной идеологии Запада. В этих условиях вечное, непреходящее слово Божие, ясное и понятное, было необходимо равно всем – и низам, и верхам.

Как писал тогда А.С. Пушкин: «Библию, Библию!.. Библия для христианина то же, что история для народа»[2]. Недаром несколько позднее поэт создает вдохновенный прозаический панегирик в честь Святого Евангелия, о котором говорит так: «Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира; из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицею народов; она не заключает уже для нас ничего неизвестного, но книга сия называется Евангелием… если мы, пресыщенные [окружающим] миром или удрученные унынием, случайно откроем ее, то уже не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие»[3]; при этом здесь же поэт подчеркивает, что, несмотря на, казалось бы, всеобщую «известность» Евангелия, книга эта исполнена вечной новизны.

Разъясняя далее читателю, чем же прекрасно Евангелие, эта «Благая весть» Христова, поэт продолжает: «И не всуе… дерзнули мы упомянуть о Божественном Евангелии: мало было избранных (даже между первоначальными пастырями Церкви), которые бы в своих творениях приближались кротостию духа, сладостию красноречия и младенческою чистотою сердца к проповеди Небесного Учителя»[4]. Как-то, беседуя с поэтом-философом А.С. Хомяковым о поэзии Библии, Пушкин даже высказался (быть может, в пылу полемического задора излишне ригористично) о своем отрицательном отношении ко всяким вообще пересказам библейских текстов – в виде сокращенных «священных историй», утверждая, что «“передавать этот удивительный текст пошлым современным языком – это кощунство даже относительно эстетики, вкуса и здравого смысла. Мои дети будут читать Библию в подлиннике”. “По-славянски?” – спросил Хомяков. “По-славянски, – подтвердил Пушкин, – я сам обучу ему”»[5].

Однако для большинства православного населения России всё же требовалось полное издание Библии на более понятном ему современном языке. Значительному распространению евангельского слова в русском народе как раз и способствовала литературная деятельность митрополита Филарета – как неизменного редактора издававшихся во время его святительства обоих Заветов.

Прекращение в 1826 году деятельности Российского Библейского общества, печатавшего поначалу переводы священных текстов, на время приостановило подготовку издания на русском языке всей Библии. Но во второй половине 1850-х годов работа по переводу продолжилась. С 1868 года вновь начали печататься тексты Священного Писания (отдельными выпусками), в результате чего в 1875 году читатели смогли наконец познакомиться с полным библейским текстом на русском языке. Этот год и принято считать годом появления в России русской, так называемой «синодальной» Библии.

Отсвет библейского «божественного красноречия» можно уловить и в церковных проповедях Филарета: они всегда были живым благовестием веры, а не благочестивым лишь «риторством» умелого проповедника. Церковь всегда чрезвычайно высоко оценивала богословско-проповеднические труды владыки, и «не даром, – как отмечал один из исследователей его духовного наследия, профессор Московской духовной академии И.Н. Корсунский, – …утвердилось за Филаретом Московским название “Филарета Мудрого”… Поистине, он вполне заслужил имя учителя Церкви не только московской, но и русской, не только русской, но и вселенской»[6]. То же самое полвека спустя утверждал и известнейший богослов В.Н. Лосский, называя этого великого святителя «отцом русского богословия»[7].

Трезвый, острый ум и возвышенный строй души – характернейшие черты личности этого поистине святого архипастыря. Он сам неизменно жил в полном духовном равновесии подлинно христианского существования, покоящемся на вере в направляющую благую волю Бога-Творца, – в том внутреннем равновесии всей сущей «твари», о котором так ярко сказал в одной из проповедей: «Творческое слово есть как адамантовый мост, на котором поставлены и стоят твари, под бездной Божией бесконечности, над бездной собственного своего ничтожества»[8].

Находясь в Москве – поначалу всё в том же сане архиепископа – уже с 1821 года и став митрополитом Московским в 1826 году, владыка Филарет возглавлял епархию «второй столицы» (а по сути, всю православную Россию) более 40 лет – до самой своей кончины; при этом, как отмечает церковный историк прошлого века, «его руководительно-административное значение проявлялось в изумительно широких размерах, которые не ограничивались пределами церковного ведомства, а захватывали чуть не всю русскую жизнь. При взгляде на многотомное издание его писем, мнений и отзывов по самым разнообразным делам становится даже непонятным, когда этот крепкий и многосторонний ум успевал всё это обдумать»[9].

В то же время «определить значение митрополита Филарета в одном выдающемся его “умствовании” было бы неверно; нет, обаяние его личности для Русской Церкви кроется именно в равномерном совершенствовании обоих свойств Православия, то есть “умствования” и “делания”, и как бы ни поразила вас любая глубокая мысль митрополита Филарета, пред вашими мысленными очами восстает его просветленный образ как плод высочайшего “делания”»[10].

Владыка постоянно совершал богослужения в храме, принимал бесконечных посетителей и просителей, составлял духовные поучения, а порой и государственные документы, трудился над богословскими (чаще всего – практически актуального характера) сочинениями. В своих статьях и проповедях он затрагивал самые разные темы: это и принципы сохранения крепкой государственности, и проблема отношений с католическим Западом, и почитание святых, и задачи утверждения христианской нравственности в обществе, и многие-многие другие.

Так, одно из первых его ярких сочинений (еще несколько архаичное по стилю) – уже упоминавшееся выше «Рассуждение о нравственных причинах неимоверных успехов наших в войне 1812–1813 годов» (1813) – посвящено, в частности, изложению взглядов святителя на внутренние основы православной государственности, на смысл государства как такового и на условия незыблемости последнего.

Поскольку это вообще один из наиболее ранних трудов подобного аналитического характера в России, полезным представляется привести здесь хотя бы несколько отрывков, так сказать, принципиального характера – как своего рода пример «нравственно-политического» взгляда Церкви на проблему государства в целом. В этом трактате Филарет пишет:

«Что есть государство? Некоторый участок во всеобщем владычестве Вседержителя, отделенный по наружности, но невидимой властью сопряженный с единством всецелого. Итак, чем постояннее оно удерживает себя в союзе верховного Правителя мира соблюдением Его закона, благочестием и добродетелью, тем точнее входит во всеобщий порядок Его правления, тем несомненнее покровительствуется Им, тем обильнее приемлет от Него силы к своему сохранению и совершенствованию. Оставив Бога, оно может быть на некоторое время оставлено самому себе, по закону долготерпения, или в ожидании его исправления, или в орудие наказания для других, или до исполнения меры его беззаконий, но вскоре поражается правосудием, как возмутительная область Божией державы. <…>

Что есть государство? Союз свободных нравственных существ, соединяющихся между собою, с пожертвованием частью своей свободы для охранения и утверждения общими силами закона нравственности, который составляет необходимость их бытия. Законы гражданские суть не что иное, как примененные к особым случаям истолкования сего закона и ограды, поставленные против его нарушения. Итак, где священный закон нравственности непоколебимо утвержден в сердцах воспитанием, верою, здравым, неискаженным учением и уважаемыми примерами предков, там сохраняют верность к Отечеству и тогда, когда никто не стережет ее, жертвуют ему собственностью и собой без побуждений воздаяния или славы, там умирают за законы тогда, как не опасаются умереть от законов, и когда могли бы сохранить жизнь их нарушением. Если же закон, живущий в сердцах, изгоняется ложным просвещением и необузданной чувственностью, нет жизни в законах писаных, повеления не имеют уважения, исполнение – доверия; своеволие идет рядом с угнетением, и оба приближают общество к падению»[11].

Всё сказанное здесь, безусловно, имеет самое непосредственное отношение и ко всей последующей истории России, являясь особенно актуальным как раз в наше время – на путях поисков ею будущих путей своего государственного возрождения.

В своих литературных трудах владыка живо откликался и на запросы исторической науки (будь то уже упомянутая выше оценка военных событий 1812–1813 годов или же размышления о роли преподобного Сергия Радонежского в жизни России), и на запросы духовного просвещения народа (ведь именно благодаря его неустанным усилиям россияне наконец получили на протяжении 1860–1870-х годов полный перевод всей Библии на современный язык), и даже на запросы сугубо общественно-политического бытия страны, которое он неизменно рассматривал в свете всеобъемлющей евангельской Истины. Так, даже Манифест 1861 года об освобождении крестьян от крепостной зависимости был составлен – по поручению императора Александра II – митрополитом Филаретом!

Временами владыка подвизался и на поприще гимнографического творчества (недаром он был некогда «учителем поэзии») – до нас дошел ряд составленных им молитв («Молитва заключенного в темнице», «Молитва в день воспоминания тысячелетия России» и др.).

Наиболее замечательна по глубине религиозного чувства его «Ежедневная молитва Господу Иисусу Христу».

Диакон Георгий Малков

---

Полный текст на портале Сретенского монастыря Православие.ру